В одной статье Карл Роджерс говорит о своем методе психотерапии. В начале, он упоминает то, что всем известно то, что составляет основу его метода. Он упоминает три фасилитирующие терапевтический процесс клиента условия, которые должен обеспечить со своей стороны клиенту психотерапевт. Конечно же, это конгруэнтность, принятие и эмпатическое понимание. Но кроме этого есть еще нечто, по словам Роджерса, очень важное, то что мастер почувствовал, но что он пока не может установить эмпирически.
Роджерс пишет: «Когда я нахожусь в наилучшей форме как фасилитатор или терапевт, т.е. когда я ближе всего к моему внутреннему, интуитивному Я, когда я каким-то образом соприкасаюсь с неизвестным во мне, когда, возможно, я нахожусь в слегка измененном состоянии сознания, тогда все, что бы я ни делал, оказывается целительным. Тогда просто мое присутствие освобождает и помогает. Я не могу ничего сделать, чтобы вызвать это состояние, но когда я могу расслабиться и стать ближе к своей трансцендентальной сущности, тогда я в отношении с клиентом могу вести себя странно и импульсивно, чему я не могу найти рациональных оправданий, и что никак не связано с моими мыслительными процессами. Однако каким-то странным образом такое поведение оказывается верным. В такие моменты кажется, что мой внутренний дух вышел вовне и прикоснулся к внутреннему духу другого человека. Наше отношение трансцендирует себя и становится частью чего-то большего. Имеют место существенные и очевидные рост, исцеление, энергия.»
Роджерс не останавливается на декларации этого состояния. Он приводит протокол одной своей сессии, где показывает момент такого импульсивного и иррационального своего действия в процессе терапии.
Среди психологов ходит история. В 1986 году Роджерс приезжал в СССР и проводил демонстрационную сессию. Сессия была непростая. По ее завершению клиент отметила, что не получила ожидаемого результата, хотя и многое ей стало понятнее. По рассказам присутствуюших Карл Роджерс сделал совсем неожиданный ход, использовав, классическое эриксоновское внушение о том, что окончательное понимание может прийти позже тем или иным способом. Данный терапевтический прием, насколько я понимаю, совсем не характерен ни для Роджерса, ни для его метода психотерапии. Вполне возможно, что и здесь Роджерс действовал импульсивно, находясь в описанном им особом состоянии.
Так получилось, что в психотерапию я пришел через эриксоновский гипноз, до того много лет занимаясь одной трансовой восточной практикой. В этом направлении говорят о трансе клиента и трансе терапевта, один соотносится с другим, оба сосуществуют одновременно. Состояние, которое Роджерс описывает как «когда, возможно, я нахожусь в слегка измененном состоянии сознания…», мне очень хорошо и близко знакомо. Для меня как для психотерапевта существует другая сложность, не уходить в это состояние полностью, оставаясь нейтральным и внимательным наблюдателем в процессе терапии, чтобы осознанно направлять и контролировать этот процесс. Но по собственному опыту могу сказать, что довольно часто значимые изменения в терапевтическом процессе у клиента происходят в тот момент, когда повинуясь неосознаваемому импульсу, порожденному этим особым состоянием, я допускал отклонения от общепринятых для выбранного терапевтического метода техник. При последующем разборе того, что происходило на сессии, выяснялось, что изменению на стороне клиента предшествовал именно такой не совсем понятный «шаг в сторону». Хотя потом, часто возможно было оправдать и обосновать этот «шаг», но в рамках выбранного метода и на тот момент, когда был совершен, этот «шаг» смотрелся не совсем оправдано.
Основатель структурной семейной психотерапии Сальвадор Минухин, похоже, тоже очень хорошо понимал это особое состояние. Он писал о том, что техники психотерапии должны быть усвоены на бессознательном уровне и применяться по наитию. Он использует слово «спонтанность» для описания важнейшего качества необходимого в работе. Для тренировки этого качества, по его мнению, процесс обучения специалиста должен напоминать подготовку японского самурая.
У самурая меч должен стать продолжением руки, используемым интуитивно. Это достигается тем, что в начале обучения самурай долго и хорошо тренирует навык владения мечом, а затем какое-то время занимается чем-то принципиально другим, например, каллиграфией или поэзией, чтобы этот навык частично утратился на сознательном уровне, забылся. Тогда сознание не мешает использовать освоенные телом навыки и меч становиться рукой, частью тела.
Встает вопрос: как соблюсти баланс сознательного и бессознательного в работе психотерапевта? Как оставить должную степень рассудочного контроля над процессом терапии? Рецепт, предложенный Минухиным, заключается в самоограничении терапевта социальным контекстом ситуации клиента (в случае Минухина клиент – это семья). Терапевт помещает себя в этот контекст, становится частью семейной системы, и это удерживает его от действий, которые могут навредить клиенту, потому что такие действия выйдут за рамки системы. Но в целом, вопрос баланса, между «быть погруженным в процесс» и «исследовать процесс», вопрос соотношения спонтанности и рассудочности, вопрос о погружении в «особое состояние» и одновременно, полной осознанности это крайне важная и интересная тема для размышлений и исследований.